Женщины — самоубийцы

Самоубийство — этот феномен, так близко стоящий к преступности по своим вариациям, наблюдается, в общем, у женщин в четыре и даже пять раз реже, чем у мужчин.

 Самоубийства вследствие физических страданий. Со­ответственно незначительному числу самоубийств, совер­шаемых по страсти, число их вследствие физических стра­даний также невелико. В этом отношении женщины относительно превосходят мужчин в Пруссии, Саксонии, Италии, Вене и Париже и уступают им в Германии, Бель­гии, Франции и Мадриде. Но превосходство их только от­носительное, так как абсолютное число самоубийств вооб­ще, а стало быть, и тех, причиной которых являются физические страдания, среди мужчин всегда значительно больше, чем среди женщин.

Обстоятельство это является новым доказательством меньшей чувствительности женщины: она не так живо ощущает физические страдания, и потому последние ее не доводят так часто до самоубийства, несмотря на то, что женщина переносит больше физических мук, нераздельно связанных с жизненными функциями и особенностями ее пола. Но так как страдание принадлежит в отдаленном смысле слова к аффектам, а физическая чувствительность есть основа страстей и нравственного чувства, то этим мы можем объяснить себе редкость среди женщин самоубий­ства, обусловленных страстями.

 Нищета. Нищета является для женщины несущест­венным мотивом самоубийства. Число лиц, лишающих се­бя жизни вследствие нищеты, сравнительно невелико как среди мужчин, так и женщин. Шансы для обоих полов впасть в нищету почти одни и те же, так как материаль­ным потерям подвергаются одинаково как муж, так и же­на, как отец, так и дочери и т.д. Но женщина гораздо легче мужчины выходит из подобного положения. Представляя собою, как сказано нами раньше, средний тип человеческого рода, она в силу этого легче приспособляется к переменам жизненных условий. Разница между герцогиней и прачкой более поверхностна и далеко не так глубока, как различие между членами в пределах другого пола: герцоги­ня может сравнительно легко примениться к какому-ни­будь новому положению и стать, положим, прачкой. Кто знаком с жизнью, тому приходилось, вероятно, встречать высокопоставленных женщин, которые, впав в бедность, легко примирялись с местом какой-нибудь компаньонки или да­же горничной; мужчина же при таких же условиях не так легко мирится со своим несчастием и очень часто погибает под ударами судьбы. Женщина, благодаря именно своей по­ниженной чувствительности, а также тому обстоятельству, что потребности ее меньше, приспособляется легче и лучше мужчины не только к нравственным страданиям, но и к физическим лишениям, связанным с бедностью (плохое пи­тание, отсутствие каких бы то ни было удобств и пр.). За­ метим далее, что за материальное разорение семьи женщи­на несет обыкновенно только косвенную ответственность, благодаря чему избавлена, по крайней мере, от тех угрызе­ний совести и нравственных страданий, которые выпадают так часто на долю мужчины. С другой стороны, и материн­ство оказывает на нее в таких случаях свое благодетельное влияние, ибо мать, впав в нищету, под влиянием горя чув­ствует сильнее потребность заботиться и не покидать детей своих, между тем как мужчина при подобном же несчастий в состоянии совершенно забыть о них. Далее, женщина обык­новенно не настолько горда, чтобы в случае крайней нужды не решиться просить милостыню, в то время как мужчина часто предпочитает нищенству смерть. Наконец, она, в силу своего слабо развитого нравственного чувства, прибегает еще к проституции как к крайнему средству выйти из своего тяжелого положения.

Итак, для того чтобы женщина решилась на самоубий­ство, нужна совокупность более многочисленных причин, чем для мужчины. Только лишь в том случае, когда бедность ее достигает такой степени, что она лишена реши­тельно всего, что нужно для жизни, когда ей закрыты все пути к спасению, а стыд или возраст не позволяют ей за­няться проституцией — только лишь при таких услови­ях женщина способна поднять на себя руку. «Я испытала тысячу средств, — пишет одна самоубийца, — чтобы дос­тать работу, но всюду наталкивалась на черствых, бездуш­ных людей, оскорблявших меня своими грязными предло­жениями». Другая молодая, красивая девушка сообщает в своем предсмертном письме, что она заложила все, что можно было заложить, и осталась без всего. «Я могла бы, — добавляет она, — иметь хорошо устроенный магазин, но я предпочитаю умереть честной девушкой, чем вести жизнь распутной женщины».

 Любовь. В качестве мотива самоубийств, равно как и преступлений, любовь играет довольно видную роль. Отно­сительные цифры статистики здесь так велики для жен­щин, что последние сравниваются и даже превосходят в этом отношении мужчин. Для страстной женщины само­убийство является самым частым средством избежать мук несчастной любви. Обстоятельство это в силу антагониз­ма, существующего между самоубийством и преступлени­ем, не может не влиять на преступления по страсти, значи­тельно уменьшая число их.

Преобладание самоубийств над убийствами, совершае­мыми под влиянием страсти, вполне соответствует ука­занным нами при изучении нормальной женщины харак­терным чертам женской любви. Для женщины любовь является чем-то вроде рабства, которому она отдается с энтузиазмом, бескорыстным самопожертвованием для лю­бимого человека. Если при всем том у обыкновенной жен­щины и находят еще место эгоистические чувства, кото­рые порою берут даже перевес, то у страстных натур зато эта самоотверженность под влиянием дурного обращения и жестокости любовника не только не уменьшается, а, наоборот, увеличивается. В подобных случаях даже са­мая сильная страсть не может, очевидно, привести к пре­ступлению, и было бы абсурдом предполагать, что Элоиза, Carlyle или Lespinasse, например, могли бы убить своих лю­бовников, если бы последние изменили им или начали дурно обращаться с ними. Напротив, любовь их благодаря этому сделалась бы еще сильнее, а преданность — еще более безграничной, Мы редко видим, что обыкновенные, совершенно неизвестные женщины оканчивают самоубий­ством страдания своей неудачной любви и, умирая, обра­щаются в своих последних, предсмертных письмах со сло­вами любви и прощения к тем, кто не должен был бы, казалось, возбуждать в них ничего, кроме ненависти и же­лания мстить. Так, одна молодая девушка перед самоубий­ством писала своему любовнику: «Ты обманул меня; два года ты клялся, что женишься на мне, а теперь бросаешь меня; я прощаю тебя, но не могу пережить потери твоей любви…» В письме другой мы читаем: «Я делала невоз­можные нравственные усилия, чтобы жить без этой любви, которая составляла всю мою жизнь, но это оказалось вы­ше моих сил. Да, преступление мое тяжко, и имя мое будет проклято даже моим собственным ребенком, и, тем не ме­нее, я не могу жить без другой половины моего „я“, без того, кого я потеряла. Я была уже готова броситься к ногам его, но он оттолкнул бы меня. Ах, пусть он простит мне несправедливости, которые я ему когда-либо причиня­ла, пусть помнит только о счастливых минутах, проведен­ных со мною!» Одна покинутая своим любовником де­вушка писала своей подруге: «Уверь его (т.е. любовника), что я молюсь о счастии его и умираю, любя его», а другая в следующих словах прощалась со своим любовником в пред­смертной записке: «Прощай! смерть скоро разлучит нас; я надеюсь сделать тебя счастливым…» «Чем я заслужила, — восклицает третья несчастная, обращаясь к своему веро­ломному любовнику, — твою немилость? Неужели тем, что любила тебя больше своей жизни?

В общем, измена любовника редко возбуждает в жен­щине жажду мести. Она смотрит на измену эту, как на своего рода смерть его, которая причиняет ей жестокие страдания и после которой ей ничего не остается, как тоже умереть, если только она до этого не лишится рассудка.

Что преступницы по страсти способны на преступления против своих любовников, возможно, быть может, объяс­нить тем, что они любят, как мужчины, и что у них — как мы заметили раньше — наблюдаются очень часто сомати­ческие признаки, свойственные мужскому полу. Между пре­ступницами из эротических мотивов встречается чрезвы­чайно редко настоящий, совершенный тип преступниц по страсти; гораздо чаще, чем любовью, преступления их обу­словливаются чувствами эгоистического характера, поро­ждаемыми разочарованиями в любви. Чистая и сильная страсть сама по себе доводит любящую женщину до само­убийства или психического расстройства чаще, чем до пре­ступления; последнее же всегда свидетельствует о том, что страсть пробудила дремавшие дотоле дурные инстинкты или что имеется дело с вполне мужским складом харак­тера. Итак, единственным преступлением по страсти, если только возможно назвать его преступлением, является у женщин самоубийство; другие же преступления, совершае­мые из этого же мотива, суть деяния собственно не пре­ступниц по страсти.

Брак также является у женщин реже, чем у мужчин, источником мотивов к самоубийству: на 50 мужчин, ли­шающих себя жизни вследствие измены их жен, и на 41, налагающих на себя руки вследствие смерти их, приходит­ся по 14 самоубийц-женщин. Объясняется это отчасти тем, что у женщин материнская любовь сильнее супружеской и чувства их больше всего сосредоточены на детях, а отчасти тем обстоятельством, что они в таких случаях гораздо чаще мужчин подвергаются психическим заболеваниям.

Замечательна также частота незаконных любовных свя­зей у преступниц по страсти. Брак, как и все социальные установления, рассчитан, собственно говоря, на нормаль­ных женщин; обыкновенная замужняя женщина никогда не любит так сильно, чтоб думать о самоубийстве, когда она овдовеет. Зато женщина с сильной и страстной нату­рой находит часто в препятствиях, которые общество по­лагает ее любовным стремлениям, камень, о который раз­бивается ее жизнь. Весьма естественно поэтому, что страстные женщины дают из среды своей наибольшее чис­ло самоубийц и душевных больных.

 Двойные и множественные самоубийства. Выдаю­щуюся роль играет обыкновенно женщина в двойных са­моубийствах. Там, где два любящих сердца, не имея воз­можности соединиться брачными узами, вкушают тем не менее от запретного плода любви и платят затем собствен­ною жизнью за увлечение, которому не могли противосто­ять, — там женщина проявляет обыкновенно большую решительность. В двойном самоубийстве Bancal-Trousset первая мысль о нем явилась девушке, Trousset, под влия­нием чтения романа Indiana. Но Bancal не соглашался умереть, и тогда она начала осыпать его упреками, между прочим, говоря: „Неужели ты не любишь меня настолько, чтобы принести мне эту жертву?“ Юноша наконец усту­пил ей, но в назначенный вечер долго не решался нанести ей первый удар ножом. Она начала убеждать его, и под влиянием ее слов он, наконец, решился. Однако, при виде хлынувшей крови он растерялся и хотел перевязать рану, но она не дала ему этого сделать. Ее решимость умереть была так велика, что она приняла еще яд, и, когда он долго не действовал, приказала еще раз своему любовнику зако­лоть ее. „Нужно, наконец, покончить с этим, — кричала она, — заколи меня скорей!“ Точно так же и в самоубий­стве Cesira Merz и Pietro Lev., план умереть вместе создала Merz, и когда у Pietro в решительную минуту не хватило духу застрелить себя и он начал плакать, она сказала ему: „Милый, ты малодушен; в таком случае я сперва убью тебя, а потом умру сама… Теперь все кончено… некогда ломать комедии“. Brierre de Boismont цитирует случай, где одна молодая девушка спокойного характера, но начитав­шаяся романов, узнав, что родители жениха ее не соглаша­ются на его брак с нею, решилась умереть вместе с ним и сумела убедить и его решиться на это. „Я готова, — гово­рила она ему, — скорей умереть, чем потерять тебя; дай мне и ты доказательство такой же любви ко мне“. Моло­дые люди Берта Delmas и Эмиль Gasson были обручены. Но вот им необходимо было расстаться, так как жених должен был уехать отбывать воинскую повинность. Рас­ставаясь, влюбленные утешали себя тем, что на новый год они увидятся опять. Но наступил новый год, a Gasson не приехал, потому что не получил отпуска. Тогда Delmas заложила за 9 франков свои серьги и послала ему эти деньги с просьбой непременно приехать, так как она не может более без него жить. Молодой солдат дезертировал из полка и провел со своей невестой в полном счастии целую неделю, хотя и ждал с минуты на минуту жандар­мов, которые должны были прийти арестовать его. При таком положении дела Берте пришла в голову мысль уме­реть вместе со своим женихом. Был назначен день и час, когда они должны были лишить себя жизни, но Gasson под разными предлогами откладывал исполнение этого пла­на. Тогда молодая женщина заставила его стрелять в нее и в себя. Оба они остались живы, и на суде выступила потом очень ясно разница в их характерах. Одного взгля­да на робкого, нерешительного и заикающегося Gasson'a было достаточно, чтобы убедиться, что в данном деле он действовал под влиянием своей невесты; последняя же своим твердым, решительным, как у мужчины, характером не допускала сомнений, что весь этот план был задуман и подготовлен исключительно ею одной.

Происхождение этого часто наблюдаемого вида само­убийств становится понятным, если рассматривать любовь как особую форму сродства, усиливающегося путем более или менее продолжительной совместной жизни настолько, что разлука становится в конце концов непосильной.

Мысль о смерти всегда приходит первой женщине, и она же делает почти всегда первый шаг к осуществлению задуманного плана самоубийства. Bourget изобразил в сво­ем „Disciple“, с одной стороны, мужчину, у которого в ре­шительную минуту не хватает духу лишить себя жизни, и с другой — женщину, твердо настаивающую на приведе­нии в исполнение принятого решения покончить с собой. Явление это весьма естественно. Любовь даже при обык­новенных условиях есть нечто в высшей степени важное для женщины; для страстной же натуры она — все, и лишить ее того, кого она любит, значит лишить ее жизни. Для мужчины же, даже если он и очень сильно влюблен, жизнь имеет всегда столько привлекательного и обольсти­тельного, что он лишь редко решается расстаться с нею вследствие потери любимой женщины. Правда, бывают ми­нуты, когда и он может под влиянием отчаяния и непре­одолимых препятствий искать выхода из своего положе­ния в самоубийстве, но раз страсть его будет удовлетворена, у него — как вполне верно замечает Bourget — всегда возвращается интерес к жизни и ко всему тому, что ему и помимо любимой им женщины нравилось в ней. Вот по­чему многие мужчины медлят покончить с собой, особенно если та, кого они любили, отдалась им вполне, между тем как женщина в таких случаях выказывает, наоборот, еще большую решимость.

Особый вид самоубийства женщин — это смерть мате­ри одновременно с ее детьми под влиянием нищеты или какого-нибудь тяжелого несчастия. Aresteiles лишила се­бя жизни вместе со своим сыном, страдавшим эпилепсией и идиотизмом, из боязни, что с последним после смерти ее станут дурно обращаться. Некто Berbecon убила свою го­рячо любимую дочь, которая должна была поступить в заведение для душевнобольных, и затем сама покончила с собой, так как не могла примириться с мыслью о разлуке с ней. Monard пыталась лишить себя и своих двух детей жизни, не будучи более в состоянии переносить дурного обращения своего мужа. Soubin, честная и трудолюбивая женщина, убила своих маленьких детей и затем покуша­лась на собственную жизнь, попав в страшную нужду бла­годаря отсутствию работы и тюремному заключению сво­его мужа. Впрочем, перед тем как привести в исполнение свой ужасный план, она продала последнюю мебель, купи­ла детям новые платья и роскошный ужин, затем, когда они спали, задушила их и пыталась покончить с собою.

Подобного рода самоубийцы суть обыкновенно очень честные женщины, а деяния их, которые кажутся на пер­вый взгляд детоубийством с последовательным самоубий­ством, являются на самом деле, так сказать, осложненны­ми самоубийствами. Эти матери, решившиеся умереть, не могут оставить жить своих детей, составляющих часть их собственного „я“, и не в состоянии считать свои муки окон­ченными, если они знают, что те будут страдать и мучиться и после их смерти. Подобный взгляд подтверждается тем, что во всех таких случаях убитые дети находятся посто­янно в очень юном возрасте или в беспомощном состоя­нии (вследствие идиотизма и т.п.). Пока ребенок слаб и несамостоятелен, он кажется матери частью ее собственно­го существа; поэтому она в заботах о нем решается на все средства, которые только возможны для нее,  — даже на такие, которые совершенно ненормальны. С дитятею, сде­лавшимся большим и самостоятельным, мать также свя­зана очень сильной любовью, но уже не чувствует себя идентичной с ним. Souhin на вопрос, почему она, перед тем как покушаться на собственную жизнь, убила своих детей, ответила: „Я хотела отравиться вместе с ними“. Если ре­бенок слишком юн, чтобы быть совершенно независимым от матери, но в то же время настолько зрел, что может подчиниться влиянию внушения, то мать никогда не уби­вает его сама, но старается подговорить его умереть добро­вольно вместе с нею. Gamier сообщил два случая, в кото­рых матери двух мальчиков 10- и 13−летнего возраста убедили их покончить с собою вместе с ними.

В некоторых случаях мать решается на убийство и са­моубийство в силу известных эгоистических мотивов, и тогда дело идет уже об особой эгоистически-страстной форме самоубийства. Сюда принадлежит, например, случай Е. Это была очень нервная женщина меланхолического темпера­мента, страдавшая постоянными головными болями, голо­вокружением, бессонницей и т.п. и происходившая из хо­рошей, некогда состоятельной фамилии. Выйдя замуж за доброго, но очень бедного человека, стоявшего значительно ниже ее по своему образованию, она почувствовала отвра­щение к своему мрачному существованию, которое должна была влачить, страшно нуждаясь, в одной комнатке, слу­жившей ей в одно время гостиной, спальней и кухней. Она постоянно упрекала, хотя и неосновательно, своего мужа в том, что он дурно обращается с нею, и однажды, будучи более обыкновенного рассержена и возбуждена, она реши­лась умереть вместе со своим сыном, которого обожала. Если бы это была дурная женщина и плохая мать, то она под влиянием подобных условий жизни убила бы, как Stakelberg, свое дитя или отравила бы своего мужа. Но это была честная натура, решившаяся вместе со своим ребен­ком расстаться с жизнью, хотя мотивом этого решения служило чисто эгоистическое, а не ego-альтруистическое чувство, каким является материнская любовь.

Очень редки двойные или множественные самоубийства одних женщин. Нам известен, да и то не подробно, только один подобный случай, касающийся неких Ольги Протасо­вой и Веры Жеребцовой, двух интимных подруг, живших в большой нужде. Последняя из них взяла слово от первой, что та убьет ее, если судьба ее в течение двух месяцев не изменится к лучшему. По прошествии этого времени Про­тасова сдержала свое обещание, данное подруге, и затем сама лишила себя жизни. Редкость подобных случаев объ­ясняется слабостью дружественных уз, соединяющих жен­щин, что служит также причиной редкости среди них са­моубийств из мотивов дружбы.

Наконец, еще реже наблюдаются одновременные само­убийства супругов. Здесь нам приходится еще раз повто­рить, что брак рассчитан собственно на нормальных жен­щин, не отличающихся страстным темпераментом и потому мало предрасположенных к самоубийству, между тем как субъекты со страстными натурами находят в браке доста­точно поводов лишить себя жизни. Единственный извест­ный нам в этом отношении случай имел место в Болонье. У супругов Par. умер от дифтерита на 20−м году жизни их единственный сын, которого они безумно любили. Это был необыкновенно талантливый, даже гениальный молодой

человек, который, несмотря на свой юный возраст, успел уже зарекомендовать себя блестящими доказательствами своего поэтического таланта. Родители его, сраженные этой утратой, месяц спустя после смерти его, отравились окисью углерода. Необыкновенное решение умереть вместе объяс­няется здесь внезапным прекращением жизни существа, связывавшего двух престарелых супругов одинаковыми вос­поминаниями о счастливой юности и надеждами на бле­стящее будущее.

 Самоубийство вследствие душевных заболеваний. Ред­кость у женщин самоубийств из-за страстных мотивов объ­ясняется тем обстоятельством, что среди них очень высок процент самоубийств, обусловливаемых душевными забо­леваниями.

Разница эта объясняется только отчасти тем, что из­вестные формы душевных расстройств маниакального ха­рактера, наблюдаемые преимущественно или даже исклю­чительно у женщин, как, например: pellagra, или пуэрпе­ральные психозы, обусловливают самоубийства в размерах, превосходящих значение алкоголизма среди мужчин. Нуж­но скорее согласиться с тем, что сильные страсти заканчи­ваются у женщин потерей душевного равновесия чаще, чем преступлениями. Только лишь под влиянием страданий, доводящих женщину до галлюцинаций и бреда, у нее на­блюдаются самоубийства в большей пропорции, нежели у мужчин. Подобное соотношение самоубийства у обоих по­лов вполне соответствует соотношению, существующему ме­жду их преступностью. Самоубийство может обусловли­ваться бесконечным числом самых разнообразных свойств характера, начиная слегка повышенной чувствительностью и возбудимостью и кончая раздражительностью, доходя­щей до состояния помешательства. Но женщине, в общем, свойственна, как мы уже знаем, меньшая чувствительность, чем мужчине, и потому она совершает меньше самоубийств в силу страстных мотивов, чем последний, у которого са­моубийства обусловливаются более многочисленными ко­лебаниями индивидуальности или аномалиями психиче­ской сферы. Женщина более нормальна мужчины, так как она менее переменчива, нежели он, но если зато у нее на­блюдаются отклонения от нормы, то они всегда более тяж­кого характера. Таким образом, женщина значительно ча­ще мужчины занимает тот или другой из двух крайних полюсов, какими являются, с одной стороны, абсолютная нормальность, а с другой — крайняя ненормальность, при которой самоубийство тесно сливается с душевными рас­стройствами.